Ты гляди, как нынче разметелилось-то! Ишь чего вьюжит. А я думал, было, сегодня снег разгрести. Да куда там! И носа не высунешь, - озабоченно глядел в окно, облепленное мокрыми хлопьями снега, дед Семён.
- Ладно уж, дед, тебе будто куды надо. Пущай заносит, нам не страшно. Посидим дома денёк, - ответила баба Уля, - Я вон пирогов затеяла.
Бабушка возилась у печи. Катюшка крутилась рядом. На все зимние каникулы она приехала погостить в родную деревню, оттого душа её радовалась и пела, и даже вьюга не могла испортить её настроения.
- А я люблю вьюгу! - сказала она бабе с дедом, - И дождь ну просто обожаю! Мир становится словно серый холст, на котором можно нарисовать всё, что угодно, на что только воображения хватит. И дома так уютно в непогоду. В солнечные дни не то.
- Ишь чо, - проворчал дед Семён, - Любит она. А баню ты любишь?
- А то!
- А вот как станем воды носить через весь огород, когда тропки не видать? Да и щепы надо наколоть.
- Ай, дед, - махнула на него полотенцем баба Уля, - Ты чего-то и сам нынче, как метель, чего бубнишь всё?
Баба Уля заглянула в шкаф, потом вышла в сенцы и заглянула в сундук, в котором хранилась мука, и всплеснула руками:
- Ба-а-т-тюшки! Вот я ворона старая. Муки-то больше нет! А я пироги затеяла. Ведь тесто уже поднимается.
- Дак я сбегаю до магазина, - обрадовался дед.
- Сбегает он, знаю я чего ты засиял, как медный таз.
Дед покашлял:
- Ну а чего? Делать всё равно нынче нечего, можно и чекушечку взять. Под пироги-то.
- Ладно уж, старый. Будь по-твоему, сходи.
Дед засиял.
- А я, деда, с тобой, - подпрыгнула Катюшка, - Сейчас только валенки надену.
Метель кидалась со всех сторон на одиноких путников, пробирающихся сквозь непроглядную пелену снега. Шли собачьими тропами, как выражался дед. Дорогу замело окончательно. Вьюга залепляла глаза и рот мокрым снегом, так, что тяжело было дышать. Вдруг где-то рядом хлопнуло что-то с силой, захохотало злобно, тёмная тень отделилась от сугроба, метнулась в сторону, скрылась за кустами.
- Ой, деда, - укрываясь от порывов ветра поднятым воротником, ойкнула Катюшка, - А это кто был? Мне страшно!
- Босоркун это, - ответил дед, - Ветряником ещё кличут. В лесу да в горах он живёт. А в такое-то вот ненастье, как нынче, к человеческому жилью осмеливается подойти. Людей попугать. А ты не бойся, не тронет он нас.
- Деда, а расскажи про него, - попросила Катюшка.
- Дома уж. Метёт тут больно. Рта не раскрыть.
Вечером, когда напились чаю с пирогами, а кто-то принял маленько и чего погорячее для сугреву, уселись на диванчик баять. Дед у печки пристроился, фуфайку свою латать взял, чтобы руки занять. Баба Уля с Катюшкой перебирали старые подшивки журналов "Сад и огород".
- Деда, - напомнила Катюшка, - А про Босоркуна-то расскажи. Перепугалась я сегодня, ну просто ух как! Ничего не разглядела толком, только ком чёрный да хохот.
- Отчего не рассказать, слушайте, - прокашлялся дед и завёл рассказ.
- Случилось это, когда дед мой молодой был, тогда ведь тот мир людям больше был открыт. Много чего видели люди и знали. Сейчас-то уж не то совсем. Так, краем глаза только где чего увидим, да и всё на том.
Ну дак вот, жила в отцовской деревне знахарка. Женщина ещё молодая, но одинокая. Годов может тридцать ей было всего. Ну а тогда ведь такие уже в перестарках ходили. Да и сказать прямо, она и сама не больно замуж рвалась. Сватались, говорят, к ней женихи. Да она всем от ворот поворот давала. Отчего так, не скажу, сам не знаю. Но так было. Бабы те болтали, что есть у ей муж, только не человек он вовсе. И даже, мол, была знахарка на сносях, только разродилась она не дитём, а чёрным дымом. Вот чего только бабы не придумают, а!
- А ты прям и знаешь всё, - вставила слово баба Уля, - Может и правду баяли? Такие вещи случались на свете, что летун к одиноким женщинам летал, да змеем огненным в трубу печную залетал.